В прокат выходит мама! самый скандальный фильм Венецианского кинофестиваля
У Него (Хавьер Бардем) творческий кризис — никак не пишется новая книга. Не помогают ни пасторальные пейзажи за окном, ни жена (Дженнифер Лоуренс). Эта святая женщина почти все время ходит полуодетой, ремонтирует в таком виде дом (который достался ей полуразрушенным в нагрузку к супругу), вкусно готовит и очень хочет вдохновить мужа или хотя бы забеременеть.
Его все это, разумеется, очень раздражает — и так не пишется, так еще и сосредоточиться не дают. Разрешается ситуация при участии случайно забредшего в дом тоже безымянного странника (Эд Харрис), который напоит хозяина и приведет за собой жену, двух сыновей и толпу зевак, а также избавит-таки нового друга от творческого и матримониального кризиса. Счастья это, впрочем, никому не принесет, о чем можно догадаться, учитывая, что
на полу и стенах дома то и дело проступают кровавые пятна интересной формы.
Новый фильм Даррена Аронофски (который настаивает на написании названия с маленькой буквы) выходит в прокат сразу после Венецианского фестиваля. Это безупречный маркетинговый ход — воздух еще не остыл от горячечных выступлений противников, сторонников и искренних интерпретаторов, пытающихся разобраться в том, что, собственно, хотел сказать автор.
Дело это, разумеется, неблагодарное и даже вредное — режиссер очень просил критиков обойтись в своих письменных высказываниях без спойлеров. Просьба совсем не праздная, поскольку значительная часть эффектности «мамы!» заключается именно в том, чтобы более или менее ничего не знать, что там происходит и к чему клонит Аронофски. Сами мотивы, впрочем, вполне прозрачны. В двухчасовой хронометраж Даррен умудрился впихнуть высказывание по всем актуальным вопросам — от происхождения мира и конца света до положения женщины в современном мире и собственных взаимоотношений с искусством.
Аронофски рассказывает, что написал сценарий фильма всего за пять дней.
И эта интонация — едва ли не самое ценное и заразительное, что есть в фильме. Вообще, довольно нелепо выглядят критические отзывы, авторы которых пытаются всерьез полемизировать (или соглашаться) с постановщиком по вопросам космогонии и богоборчества. Для того, чтобы стало смешно, надо вспомнить, что в предыдущем фильме автора — библейском эпике «Ной» — ангелы Господни выглядели примерно как древесные великаны-энты из «Властелина колец» Питера Джексона.
Аронофски вообще не мыслитель (каким, видимо, сам себя считает), а прежде всего — визионер. Причем в этом качестве в современном пуританском Голливуде у него действительно немного равных.
Чтобы понять, какой эффект производит его новый фильм, нужно представить (хоть это и непросто) странный гибрид двух его картин — «Черного лебедя» и «Фонтана». Помимо вопросов бытия, режиссер все так же болезненно привязан к физиологии, он напряженно всматривается в лицо и тело Дженнифер Лоуренс, в кадре время от времени течет что-нибудь густое и темное, ближе к концу кого-то съедят.
Все это временами выглядит довольно неприятно, но в то же время Аронофски подкупает тем, что не стремится никого ни на что спровоцировать (в отличие от Ларса фон Триера, с которым его в эти дни часто сравнивали). В принципе, нужна ли вам в жизни «мама!» можно решить, взглянув на китчевый постер с Лоуренс, вынувшей из груди собственное сердце. Если ответ положительный, то вас ждет одно из самых необычных кинопереживаний года.
То, что здесь творится во второй половине, вроде бы более-менее соответствует Книге Апокалипсиса (или, как вариант, тексту песни Владимира Высоцкого «Старый дом»), но на деле никакому пересказу не поддается. Нечто подобное режиссер уже проделывал в кульминации «Черного лебедя» — хоть и не в таком масштабе. Однако, как и там,
главным объектом надругательства здесь становятся не пресловутые чувства верующих, а иллюзорные и лживые представления о хорошем вкусе и границах искусства.
И, пожалуй, главный вывод, который можно сделать из этого не очень умного, но чертовски эффектного фильма — никаких пределов в этой области не существует. Или, как говорил другой любитель встряхнуть род человеческий, рукописи не горят.
А что думаете вы обо всем этом?